Отравлены его последние мгновенья
Коварным шепотом насмешливых невежд,
И умер он -- с напрасной жаждой мщенья,
С досадой тайною обманутых надежд.
(М.Лермонтов "Смерть поэта")
Покинув Петербург, Истомина отправилась на богомолье по
святым местам. Много православных храмов и монастырей посетила она за
те несколько месяцев. Людей сторонилась. В разговоры не вступала. Не
одну ночь провела в молитвах перед чудотворными образами. Но к концу
весны все чаще стала ловить себя на мысли о возвращении домой. Не в
Петербург, а в Смоленскую губернию - в родовую усадьбу. И, наконец,
решилась - приказала кучеру держать курс на Рославль. Мерно покачиваясь в карете, Истомина молча взирала на
пролегающие за окном родные просторы. На выглядывающие из-за деревьев
купола храмов и остроконечные шпили колоколен. На живописные озера и
отражающуюся в них небесную синеву с пышными хлопьями облаков. На важно
вышагивающих по полям грачей. На изящные белоствольные березки,
мелькающие в молодых ельниках. И впервые за долгие месяцы странствий
вдруг почувствовала в душе умиротворение и покой. Поняла, что вот она и
есть та самая столь необходимая ей чудотворная святыня - родная земля. В поместье Истомину никто не ждал. И потому переполох,
вызванный ее внезапным приездом, приобрел поистине грандиозные
масштабы. Но сама она суетливую беготню дворни и управляющего,
казалось, не замечала. И даже будто бы умилялась, глядя на следы
запустения вокруг - и на облупившуюся краску на фасаде, и на немытые
окна в гостиной, и даже на толстый слой пыли, покрывавший балюстраду
парадной лестницы. А тем временем, скрывшись с глаз графини, управляющий
отписал спешное письмо в Петербург недавно прибывшему из заграницы
барину. Сообщил, что пропавшая Мария Николаевна нашлась и пребывает в
добром здравии.
Граф Истомин не заставил себя долго ждать. Приехал в поместье через неделю.
За прошедший год он еще больше постарел и, странное дело,
будто усох... Некогда крупный и даже импозантный мужчина вдруг предстал
перед женой исхудавшим старцем, скелетом обтянутым изжелта-серой словно
пергаментной кожей. Но осанка его была все также величава и грозна. А
шаги по-военному чеканны.
Выйдя из кареты, он взглянул на жену лишь мельком и в ту же секунду яростно окликнул конюха:
- Ерёмка!
Здоровенный детина - косая сажень в плечах - незамедлительно ринулся к барину, почтительно склонив голову.
- К позорному столбу ее!
- Кого? - недоуменно воззрившись на хозяина, переспросил конюх.
- Кого, - ядовито передразнил граф, скривив губы в злобной гримасе. - Барыню - вот кого! И поторопись!
Истомина вздрогнула, немигающим взглядом уставившись на
мужа. Тело на мгновение парализовало от ужаса. Показалось, будто в
грудь ударил раскаленный поток свинца и, проникая сквозь поры под кожу,
хлынул в кровь. Устремился в голову и, заглушая собой все прочие звуки,
гулко застучал в висках. Еще секунду назад усадебный двор полнился
голосами, топотом копыт, шуршанием гравия под сапогами графа... И вдруг
- ничего! Только эти гулкие тяжелые удары... Жар. Бездна. Холодная испарина отрезвляющей змейкой скользнула вдоль
позвоночника. Истомина словно впервые в жизни попробовала вздохнуть...
Получилось... Пошевелить онемевшими пальцами... Получилось...
Ободренная успехом рука непроизвольно потянулась к выбившейся пряди
волос. Заправила за ухо... Вздох... первый... второй... - Иван Григорьевич, - не своим голосом окликнула Истомина мужа, с трудом превозмогая оторопь. - Я... - И замолчала.
- Ну и что же Вы? - нарочито медленно обернувшись и окинув
жену брезгливым взглядом, переспросил Истомин. - Неверная жена? Падшая
женщина? - будто выплюнул. - А падших женщин привязывают к позорному
столбу и секут плетьми. Вы этого добивались, бесчестя меня перед
людьми? Так получайте заслуженное! К столбу ее! Живо! Конюх Ерёмка нерешительно подошел к барыне и, не глядя ей в глаза, взял за локоть.
- Простите, барыня... Я не люто... клянусь. Я бы сам ни в жизнь...
- Я знаю, знаю... - одними губами прошептала Истомина, покорно следуя за своим невольным палачом.
Дворня безмолвствовала. Даже безмерно любившая барыню
горничная Глафира не в силах была произнести ни слова, в ужасе замерев
у балюстрады... - Без меня порку не начинать! - грозно рявкнул граф с
последней ступени лестницы. - Я лично прослежу за исполнением
наказания! А пока раздеть ее до исподнего...
Истомина с остекленевшими от ужаса глазами стояла
привязанная к позорному столбу в одной нижней сорочке. Ждала исполнения
приговора мужа. Вокруг столпилась дворня. Но никто кроме Глафиры
по-прежнему не решался подать голос. А та, упав на колени у ног любимой
барыни, надрывно рыдала, молила Бога ниспослать милость. Склонив голову
до земли, целовала босые пятки Истоминой. Но та, казалось, была
безучастна ко всему происходящему вокруг...
Наконец, появился граф. Дворня расступилась, пропуская его
вперед. Твердо чеканя шаг, он подошел к столбу. Не глядя, отпихнул
сапогом подвывающую Глафиру. И, проверив прочность узлов на запястьях
жены, резко разорвал на ее спине сорочку.
Повернулся к Ерёмке и уже открыл рот, чтобы приказать начинать порку, как заметил в его руках розгу.
- Э-э-э, нет! - сурово протянул он, качая головой. - Так,
братец, не пойдет. Возьми-ка плеть. Чай не дитя малое пороть будешь. - Но, барин...
- Я сказал - плеть! - грозно сверкнув глазами, проскрежетал
граф и, отступив на пару шагов от столба, выжидательно скрестил руки на
груди. - Приступай! Ерёмка, потупив взгляд, сменил орудие наказания и
неохотно окунул его в воду. Замахнулся. Неловко. Жалеючи. Адский свист
прорезал воцарившуюся вокруг тишину, и плеть легко коснулась
алебастрово-белой кожи графини, оставив на ней бледно-розовый след. Истомина резко втянула воздух, изо всех сил стиснув зубы. Зажмурилась.
- Еще! - раздался грозный голос графа.
И снова плеть взметнулась над головой Ерёмки, через мгновение опустившись на спину Истоминой.
- Сильнее!
Следующий удар заставил Истомину содрогнуться от боли и еще
теснее прижаться к столбу, судорожно обвив пальцами нетесаную
древесину. - А ну-ка дай мне! - вскричал граф, выдергивая орудие из рук Ерёмки. - Я сам!
Замахнулся. Яростно. Безжалостно. Изо всех сил.
Плеть рассекла кожу до крови. Боль - адская, мертвящая -
опалила Истомину. Из груди ее вырвался душераздирающий вопль и разнесся
по округе. Встревожено взметнулись ввысь притаившиеся на ветвях
деревьев птицы. Заржали лошади в стойлах. Граф смочил плеть в ведре и вдруг, будто вспомнив об упущении, опустил в воду палец. Лизнул, попробовав на вкус.
- Соли сюда! - взревел он. - Живее! А не то всех поголовно высеку!
Дворня кинулась врассыпную, выполнять поручение барина. А тем временем он продолжил порку.
Свист участился, плеть рассекала кожу на спине Истоминой
все глубже, оставляя за собой кровоточащие борозды. Крики графини
слились в единый непрерывный вой... Но опозоренному супругу было мало.
Он жаждал мщения, вкладывая в удары всю ярость и силу, сохранившуюся в
его тщедушном стариковском теле.
Казалось, прошла вечность. Управляющий сбился со счета.
Вопли Истоминой сменились хрипами. Она уже давно перестала извиваться
под плетью, и ее почти бездыханное тело держалось в вертикальном
положении лишь благодаря веревкам, крепко привязывавшим запястья к
столбу. Глафира выла, умоляя барина сжалиться и прекратить наказание.
Но он, будто не замечая ничего вокруг, продолжал исступленно хлестать
жену. Наконец, и его силы иссякли. В очередной раз замахнувшись
плетью, граф вдруг покачнулся и схватился за грудь. Задышал часто,
будто превозмогая боль, и выронил орудие из рук. Ни на кого не глядя,
на нетвердых ногах поплелся прочь от конюшни. Вокруг воцарилась тишина, прерываемая лишь слабыми, едва
слышными стонами висевшей на столбу Истоминой. Дворня, не тая ужаса,
смотрела вслед барину. Но тот не прошел и десятка метров, вновь
пошатнулся и стал медленно оседать на землю. Ринувшийся к нему Ерёмка
подоспел, когда из груди хозяина вырвался последний предсмертный хрип. Позже уездный лекарь постановил, что граф Истомин умер мгновенно. От разрыва сердца.
Приехавший к похоронам единственный наследник покойного -
сын от первого брака Григорий - потребовал незамедлительно выставить
вон из усадьбы ненавистную ему мачеху, ссылаясь на озвученную в
завещании волю отца. Никто не осмелился ослушаться молодого барина, и
еще не успевшая оправиться от недавней порки Истомина оказалась на
улице без гроша в кармане. Глафира ушла за ней. С тех пор их след затерялся. Но люди сказывали, что
примерно через год после окончания Крымской войны видели в Петербурге,
у церкви, блаженную старуху, подозрительно похожую на графиню Истомину.
Будто бы сразу после венчания Евгения Александровича Потоцкого и
Анастасии Павловны Оболенской-Северской, она подошла к молодым и что-то
им сказала. Настолько тихо, что никто и не услышал. Но красавица
невеста неуловимо поменялась в лице, выдавая охвативший ее испуг, а
жених после этой встречи стал странно задумчив и даже печален... |
