А год безымянный, безвременный век.
Война - не война, но тоскливо и вьюга.
И там за стеклом - молодой человек
И все еще девочка (в скобках - подруга).
(Зимовье зверей "Не вальс")
В ту зиму Настя впервые за неполные семнадцать лет своей
жизни стала тяготиться деревней. Все здесь навевало тоску - и тишина, и
пышущая жаром изразцовая печь, и занесенный снегом яблоневый сад, и
некогда милая сердцу оранжерея. Лишь единожды познав столичный блеск,
лоск и мишуру, юная княжна уже не могла и не желала находиться вдали от
них. Ее манили балы, приемы, театральные премьеры и... Евгений. Пребывая в вынужденном заточении, угрюмой тенью бродила
она по дому, преследуемая суровыми и осуждающими взглядами предков,
взирающих со старинных полотен. Украдкой посматривала на собственное
отражение в зеркалах. Выискивала признаки женственности в своей почти
по-детски худенькой фигурке. Надеялась, что когда-нибудь - уже совсем
скоро - она сможет составить конкуренцию прекрасной графине Истоминой в
глазах Евгения. Но плечи ее оставались все так же покаты, над искусно
расшитым декольте по-прежнему не вздымалась пышная грудь, а
дымчато-серые глаза и вовсе утратили недавнюю выразительность и
восторженный блеск. Унылыми зимними вечерами Настя подолгу сидела у камина,
устремив отрешенный взгляд на охваченные пламенем поленья. Ждала вестей
из Петербурга, вслушивалась в свирепое завывание вьюги за окном и
упорно воскрешала в памяти, как закутанная в пышное облако
небесно-голубой тафты пышнотелая красавица Мария Николаевна Истомина
кружилась в объятиях статного гвардейца Евгения под звуки венского
вальса...
В конце зимы, на второй неделе Великого поста, в фамильное
имение Оболенских-Северских неожиданно нагрянул молодой князь Дмитрий
Павлович - Митенька. Камня на камне не оставил он от царившего там
сонного оцепенения. Суетливо заметались по дому слуги, желая угодить
хозяину во всём и сразу. С лихорадочно пылающими щеками и горящим
взглядом кинулась юная княжна в объятья брата. И весь вечер, сидя подле
него, жадно внимала последним светским сплетням, тревожившим умы сливок
петербургского общества. Сам Митя особого интереса к ним никогда не проявлял.
Гораздо больше его волновали новости, связанные с военными действиями
на Кавказе, Балканах и в Крыму. Но на этот раз он все же пошел на
поводу у младшей сестры, изо всех сил стараясь припомнить что-нибудь
примечательное.
- Был я с месяц назад на премьере в Александринском
театре. Пьеса называлась "Не так живи, как хочется" по Островскому.
Тебе бы, наверное, понравилась. По мне - так чепуха... - морща лоб,
рассказывал он. - Говорят, Читау решила покинуть сцену... А, нет, вышла
в роли Даши. Да ненадолго, думаю. Огарёв воспротивится.
- Огарёв?
- Ну да, они ведь обвенчались...
- С кем? С Михаилом Ильичом? - недоверчиво воззрилась на брата Настя.
- С ним самым. А что тут такого? - снисходительно усмехнувшись, подтвердил Митя.
- Но это же мезальянс! Кто он, а кто она? Родовитый
дворянин женится на безродной актёрке... Это невозможно. Митя, право...
ты, наверное, шутишь?
- Ах, Настя. Ты говоришь в точности, как наша маменька. Род, честь, мезальянс... скучно...
- Но...
- Да никаких "но". Какая разница, если они любят друг друга?
- Митя! Ты говоришь крамольные вещи... Разве дали бы
родители Михаила Ильича благословение на такой брак, коли были бы
живы...
- Мы об этом уже никогда не узнаем, сестренка, сама
понимаешь. А Читау... красивая женщина. Умная, страстная,
чувственная... Ты же сама восхищалась ее игрой на сцене, ее умением
вживаться в роль, а теперь брюзжишь, словно столетняя старуха. - Митя, - снова ужаснулась Настя. - Разве это повод чтобы жениться?
- То есть любовь ты не считаешь весомым аргументом? -
скривил губы молодой князь. - Ищешь поводы? Эх... люблю я тебя,
сестренка... Но как представлю, что довелось бы жениться на такой, как
ты, хоть в петлю лезь... Настя вздрогнула и, дабы подавить подступающие слезы,
прикусила нижнюю губу. По-мальчишески жестокие слова попали точно цель,
напомнив о Евгении и его романе с графиней Истоминой. Неужели он тоже
воспринимает ее - Настю - настолько скучной, что предпочтет женитьбе
Преисподнюю? Митя не сразу заметил реакцию сестры и, посчитав тему
мезальянса исчерпанной, вновь задумался, припоминая светские сплетни,
которые могли бы увлечь Настю. Но в голову лезли исключительно недавно
полученные вести из Крыма, в частности о неудачной попытке генерала
Хрулева атаковать Евпаторию. - Знаешь, сестренка, говорят, император болен. Вроде бы
ничего серьезного. Обычная простуда. Но все это очень некстати, -
угрюмо глядя на охваченные огнем поленья в камине, продолжил Митя. - Я
просил командировать меня в Севастополь... Я же боевой офицер, а наш
полк прочно осел в Петербурге. При дворе. Только и делаем, что штаны в
театральных ложах, да за карточными столами протираем. Пока другие
защищают Отечество в бою, наши разряженные кавалергарды лишь позорят
честь офицерского мундира. Понимаешь? Молодой князь перевел полный надежды взгляд на сестру и недоуменно сощурился, заметив произошедшую в ней перемену.
- Настя?
Девушка, продолжая ожесточенно кусать губы, казалось, и
вовсе не слышала его последних слов. Ни об императоре, ни о чести
офицерского мундира. Ее волновало лишь одно - отношение Евгения. Но
разве могла она позволить себе задать столь бесстыдный вопрос брату? И
действительно ли хотела слышать чистосердечный ответ? Хотела! - Ты думаешь, Евгений тоже считает меня скучной и
недостойной своей любви? - отрывисто, но все же непривычно твердо
спросила она. - Именно поэтому он пошел наперекор воле матери и
предпочел мне графиню Марию Николаевну?
- Насть, - неожиданно строго оборвал сестру Митя и
недовольно сдвинул брови на переносице. - Потоцкий в Севастополе.
Графиня Истомина и вовсе невесть где. Она покинула Петербург незадолго
до его отъезда в полк. А ты... гонишься за вчерашним днем. И напрасно
себя изводишь. Настя ничего не ответила брату, но с той секунды Митя
нашел в ее лице внимательного и благодарного слушателя баек - и
правдивых, и не очень - о героической обороне Севастополя. Ее более не
интересовали ни театральные премьеры, ни скандальные мезальянсы. Вести
с полей сражений - вот все, что она желала знать. Ночью Настя долго не могла сомкнуть глаз, вновь и вновь
воскрешая в памяти рассказы брата о доблести и мужестве воинов, о
тяжелых потерях русской армии, о героизме адмирала Нахимова и
вице-адмирала Корнилова, о хирурге Пирогове. Но более всего ее душу
растревожили истории о сестрах милосердия - девушках и женщинах
дворянского сословия, ринувшихся по зову сердца выхаживать раненных и
больных... Едва дождавшись рассвета, юная княжна велела запрячь
карету и отправилась за советом к отцу Иоанну. Для себя она уже все
решила, но как воплотить в жизнь задуманное пока не понимала. Кого
просить о помощи и содействии? Приходской священник выслушал сбивчивую тираду Насти, не
тая удивления, но перебивать не стал. Позволил выговориться. Да и после
того, как она, обратив на него полный надежды взгляд, притихла, долго
молчал. Хмурился. Обдумывал услышанное.
- Дитя мое, - наконец заговорил он. - Ваши благородные
порывы, несомненно, похвальны и не могут не вызвать уважения. Но... Вы
еще так молоды и, мне кажется, видите сие благое деяние исключительно в
отрадно-розовом цвете. Считаете войну романтическим приключением... Но
хотя бы задумайтесь, на какие лишения Вы сами себя хотите обречь. Ведь
это не увеселительная прогулка, не забава! - Я это понимаю, - потупившись, возразила Настя. - Понимаю!
- А понимаете ли Вы, что война - это прежде всего горечь
утраты, это смерть, это ранения, подчас смертельные... Это болезни, в
конце концов? Знаете ли Вы, что не меньше дюжины сестер милосердия,
отправившихся осенью минувшего года в Севастополь, умерли от тифа? И Вы
хотите разделить их участь?
- На все воля Божья. Не Вы ли это мне говорили? Если Господу будет угодно призвать меня к себе...
- Дитя, Вы понимаете мои слова слишком буквально. Да, воля
Божья, но вправе ли мы с Вами возлагать на него ответственность за наши
собственные деяния и безрассудства?
- Это не безрассудство! Это мой долг как дворянки перед
Богом, перед моим Отечеством, перед людьми! - твердо возразила Настя и
порывисто продолжила: - Все вокруг твердят о дворянской чести, о долге,
о благородстве... А что это, коли не помощь ближнему? Вышивание
крестиком и гладью? Музицирование? Посещение балов и театров? Что? Я не
собираюсь делать ничего из ряда вон выходящего! Поймите это. Я лишь
следую пути, выбранному моими предками! Пути служения Отечеству и царю!
Это мой дворянский долг, к которому призывает не только Великая княгиня
Елена Павловна, но и мое сердце. - Долг? Прежде всего Ваш долг это почитание отца и
матери. Супруга, которого они Вам выберут. И воспитание детей. Вот
первостепенный долг женщины. И дворянки! К слову, одобряют ли Ваши
родители это решение? - Мои родители, отец Иоанн, как Вам известно, истинно
благородные люди! - дерзко вздернув подбородок, отчеканила Настя. - Всю
свою жизнь они верой и правдой служат России. И именно им мы с братом
должны быть благодарны за...
- Настенька, - ласково улыбнувшись юной княжне, прервал ее
страстную тираду священник. - Я восхищаюсь Вашим мужеством и желанием
помочь страждущим, я вижу решение Ваше твердо, и отговорить Вас мне не
под силу... Да и не в праве я. Поэтому объясните цель Вашего визита ко
мне? Благословить Вас на святое дело? Я благословляю...
- Так помогите мне! Я решилась. Да! Но как мне претворить это решение в жизнь? С чего начать?
Отец Иоанн задумчиво потер переносицу.
- Дитя мое, если Вам так будет угодно, я могу написать
сопроводительное письмо, которое Вы предоставите в Крестовоздвиженской
общине сестер милосердия, - не слишком уверенно предложил он после
продолжительного молчания и, встретив благодарный взгляд юной княжны,
мягко улыбнулся. - Да, так и поступим. Так и следует поступить.
- Ну, сестренка, ты даешь... - удивленно присвистнул Митя,
услышав о намерении Насти, и тут же саркастически скривил губы. -
Дворянская честь, достоинство, родительское благословение... А сама-то
как запела, едва узнала, что Потоцкий в Севастополе. Сразу же позабыла
о девичьей гордости и собралась бежать вслед за ним, как собачонка.
Думаешь, он вдруг воспылает к тебе неземной страстью? Брось,
сестренка...
Настя побледнела, оскорбленная словами брата. Отвела взгляд и тихо, но твердо заговорила.
- Митенька, мне горестно и стыдно, коли ты видишь за моим
желанием помогать раненым лишь безнравственность? Поверь, мне и
подумать страшно, что я могла бы опозорить наш род грехопадением и
попыткой навязать свое общество мужчине... - Не просто мужчине, а твоему несостоявшемуся жениху, - едко ухмыльнулся Митя. - О котором ты еще вчера...
- Вот именно, несостоявшемуся, - отчеканила Настя. -
Насильно мил не будешь. И я молю Господа, чтобы мне не довелось
повстречать Евгения в Севастополе... Молю, чтобы вражеские снаряды
обходили его стороной, чтобы он остался жив и невредим. Но коли
случится так, что потребуется перевязать ему раны, я исполню долг и не
посрамлю честь благородной фамилии Оболенских-Северских. - Ах как высокопарно...
- Понимай, как знаешь. Но от своего решения я не отступлю!
Помоги мне, Митенька! Христом Богом тебя прошу, помоги! Не могу я так
больше жить... салфетки вышивать, зная, что во мне нуждаются... что я
могу спасти чью-то жизнь... и внести свой вклад в нашу победу. |
